КОНСТАНТИН ГАСТЕВ
Весна обладает странным свойством, – в это время года “крыши” начинают “съезжать” не только у здоровых и молодых, но и тех лиц, седины и щетины которых являют окружающему миру факт преклонного возраста и предполагаемой мудрости.
Дед Афанасий, мирно продрыхший на печке всю зиму и просыпавшийся лишь для того, чтобы привычно обругать ленивую и злую старуху – жену, а также сходить до ветру, услыхав бьющиеся в окна старой избы посвисты оживших после затяжной зимы птиц, однажды встрепенулся и почуял в своем древнем теле некое давно забытое волнение. Лихим движением он сбросил одеяло, привычно пнул заворчавшую спросонья жену, и, едва не сломав старые ноги, спрыгнул с печки на скрипнувший пол.
Итти твою…- проскрипел он себе под нос, пытаясь разобраться в возникших чувствах, - Эк оно…
Предложение осталось несформулированным, - за период зимней спячки речевые центры деда почти атрофировались, а потерявшая последние молекулы алкоголя кровь, застоявшись, не хотела поступать в мышцы затекшей челюсти.
Язык тоже не двигался.
Покумекав, дед понял, что необходимо принять лекарство. По счастью, лекарства в доме было достаточно, об этом супруги позаботились еще по осени. Узрев в сенях две нетронутые десятилитровые бутыли с мутной жидкостью, Афанасий привычно обрадовался. Нацедив в кружку ароматного от сивушных масел нектара и душевно влив его в пересохшее горло, дед почувствовал себя настолько лучше, что тут же, даже не запахнув заменявшего домашний халат старого зипуна, вышел на улицу, по-гусарски оседлал ветхую скамейку у крыльца, тут же свернул самокрутку ,и, окутав себя облаками сизого дыма, с интересом стал наблюдать за возившимися в своих двориках соседскими старухами.
Мимо, разбрызгивая ошметки липкой грязи, пролетел “Мерседес” нового сельского богатея Шмарина, поблестел на солнце хромированными деталями и скрылся вдали, сопровождаемым целым легионом орущих до брызжущей слюны деревенских шавок.
Дед глубоко задумался. Думал он часа два, после чего тяжко вздохнул, встал, и тут же начал писать по дворику монотонные круги, демонстрируя окружающему миру признаки активнейшей работы мысли. Помотавшись таким образом с четверть часа, он произнес многозначительное “ О!…”, подмигнул испуганно таращившейся на него из-за забора соседке бабе Дусе, и помчался в сарай, откуда сразу же раздался чудовищный грохот ворочаемого металлического лома. Затем застучал молоток.
Когда разбуженная страшным шумом старуха влетела в сарай, она узрела своего престарелого супруга занятого ремонтом утащенного с заброшенной свалки древнего “горбатого” “Запорожца”, в котором Афанасий рылся с таким рвением, будто пытался отыскать в недрах этого ржавого чудовища золотой слиток.
И шо ты это, ирод, делаешь, - поинтересовалась старушка в классическом стиле народной сельской речи. – Бонбу мне, козел, готовишь, али в космос от меня улететь собрался ?
В результате последовавшей затем перепалки выяснилось, что бомбу дед не готовит, потому что супруга и так раньше него подохнет, в космосе ему делать нечего, потому что там пенсию не дают, а машину он ремонтирует, чтобы катать на ней местных молодок, потому что “баба, как видит мужика в машине, так сразу и млеет”.
Как ни странно, бабка не завелась, только упомянула тот факт, что молодкам больше требуется работоспособность совершенно другого аппарата, а так как у деда “тот аппарат” не заведется уже никогда, то она спокойно может пойти кормить кур. Супруга плюнула деду на сапог и покинула сарай, хихикая, как баба Яга, поймавшая Иванушку.
Еще через полтора часа произошло событие, о котором впоследствии говорили во всех окрестных деревнях.
Удивительный “аппарат” завелся, и дед вынесся со двора с видом гусара, укротившего на глазах у почтенной публики дикого жеребца. Гремя, дымя и подпрыгивая “Запорожец” пролетел по улицам родного села, раздавил чью-то замешкавшуюся курицу и помчался по околице, произведя в местечке страшный переполох. Дед Афанасий добился своего ,- его заметили, причем не только местные престарелые молодки.
В течении последующего часа старик носился по окрестностям и даже ухитрился пару раз подхалтурить, подбросив за пару червонцев трех загулявших парней из соседнего села в местный клуб, а также отвезя до окраины райцентра торопившуюся на работу деревенскую путану. Когда девица предложила старику
расплатиться натурой, тот неожиданно затрусил и стал отнекиваться, зато получил в награду пятьдесят рублей.О том, куда потратить неожиданно свалившееся неучтенное бабкой богатство, Афанасий даже не задумывался, приобретя у самогонщицы два пузыря мутной жидкости, которую стал прихлебывать прямо из горла, шикарно вертя руль одной рукою.
Разбрасывая сыпящуюся с древнего кузова рыжую труху ржавчины, “Запорожец” прыгал по кочкам фигурно вьющихся сельских дорог , дед громко орал беззубым ртом матерные частушки, закрывая от удовольствия глаза, до тех пор, пока на въезде в небольшой лесок, не столкнулся бампером в бампер с мутно известным ему буржуйским “Мерседесом” богатея Шмарина. Новорусская тачка стояла наполовину спрятавшись в густой орешник, и в заднем стекле были хорошо видны упершиеся в обитый дорогим материалом потолок толстые женские ноги.
Возникла минутная пауза, в течении которой дед быстро трезвел, а салоне “Мерседеса” происходило постепенное возвращение раскиданных любовниками по салону одежд на положенные части тел. Затем водительская дверца распахнулась и из комфортных недр лимузина полез красномордый Шмарин, одной рукой застегивая ширинку на брюках. Во второй руке он брезгливо – указательным и большим пальцами - сжимал бейсбольную биту, именно с таким видом монашка могла бы выносить из кельи неизвестно каким образом попавший туда греховный вибратор, но дед Афанасий струсил не на шутку.
Возникший затем спор между двумя участниками конфликта был настолько насыщен нецензурной русской речью, что мог бы вогнать в краску даже великого матерщинника Эдичку Лимонова. За царапину на заднем бампере “Мерседеса” полагалась весьма значительная компенсация, плюс моральный ущерб за прерванные радости любви. У деда Афанасия не было практически ничего, что могло бы представлять собой хоть какую-то ценность : дряхлая грязная хата, в которой согласился бы жить далеко не всякий бомж, старая жена, которая не могла бы соблазнить даже рекордсмена книги Гиннеса по употреблению водки, не были пригодны для трансплантации его полуслепые глаза, отваливающиеся почки и дряхлые конечности.
Шарину пришлось глубоко задуматься, отпускать без выкупа это помоечное чудо в ржавой жестянке – значило бы покрыть позором новорусскую голову и стать посмешищем для всей деревенской босоты. Пока богатей раздумывал над трудной задачей, из салона роскошной машины наконец-то вылезла шмаринская пассия, которая оказалась именно той, недавно отвезенной дедом на “работу” биксой.
-А ты заставь его сделать, что-нибудь по приколу, чтобы весело стало, - посоветовала она своему клиенту, подмигивая совсем опешившему деду размалеванным глазом. – А не развеселит, ну тогда…
-Ага, - тут же согласился Шмарин, с измальства не привыкший к интеллектуальным и творческим упражнениям . -Точно. Помнишь, Машка, как у Садко : с купцами поспорил, что ежели поймает какую-то там редкую рыбу, то они его отпустят, да еще бабок отстегнут, а не поймает – голова с плеч… Значит так, дед, живем по приколу :
видишь прудик за кустами ? Лови, блин, рыбу. Срок – до захода солнца. Поймаешь щуку для ухи, да не щуплого щуренка или дохлого пескаря, а чтоб не менее кило, - твое счастье, греми отсюда мослами. Поймаешь больше по весу, чем кило, - за каждые полкило доплачу по стольнику. Хотя в этой луже даже лягушку трудно раздобыть. Не поймаешь… Тут
тебя и утоплю, - добавил он, красуясь перед хихикающей путаной.Совсем сникший Афанасий хотел было возразить, что для ловли-то снастей нет, но, поняв, что дальше его слушать не будут, повесил голову и поплелся к прудику за кустами, сел на берегу и глубоко задумался о своей разнесчастной доле, прислушиваясь к печальному шуму сухого прошлогоднего камыша. И совсем уж собрался дед, не дожидаясь унизительного рукоприкладства здоровенного богатея, самостоятельно нырнуть в холодную воду озерца, как вдруг зашумело
что-то, заухало, затрещало в зарослях, и, матерно ругаясь, захлюпало в его сторону .-Эй, ты, старик, - пробубнил вывалившийся из камыша молодой, страшно пьяный и страшно грязный парень, еле державшийся на ногах, - помоги…Чую, сам не вылезу, засасывает, зараза, сил нет… Да и бережок скользкий…
Вытянув из штанов ремень, Афанасий бросил конец его парню и, трясясь от напряжения, вытянул его не берег.
-Как это тебя, паря, угораздило ?
Тот только помотал грязной башкой, и тут же тяжело плюхнувшись на холодную землю лицом вниз, сразу захрапел.
Дед Афанасий только тяжело вздохнул.
Кто это ?!- раздался позади голос, похожий на львиный рык. За спиной стоял Шмарин, еще более чем прежде красномордый, и, пьяно покачиваясь, смотрел на распростертое плашмя тело. Ничего не соображающая уже путана висела на его спине, обхватив сцепленными руками могучую шею.
-Дык…человека вот из воды вытащил…а рыбы нету…ловить нечем …
-Ага, человека поймать смог, а рыбу не можешь ? Готовься, , дед, купаться… А ну-ка посмотрим, что это еще за чудо на берегу ! Переворачивайся, слышь, ты ! – мощным пинком он перекатил лежащего на спину и вгляделся в лицо. “Утопленник” открыл глаза и мутно посмотрел на своего обидчика.
Происшедшее затем дед Афанасий вспоминал как некое, неподдающееся логическому объяснению, чудо. Лежащее на земле тело оказалось бывшим одноклассником Шмарина и его старым приятелем. Мало того, из последовавшего затем диалога между старыми друзьями выяснилось, что фамилия одноклассника Щукин, и, закономерно, в школе он “проходил” под простой кличкой Щука.
Услышав такие интересные подробности, дед сразу же почувствовал подъем сил необыкновенный, ибо понял, что выиграл. Когда старик заявил Шмарину, что не мешало бы получить с того денег, тысяч так тридцать, тот от ярости почти взвился в воздух и хотел тут же столкнуть Афанасия в воду.
-А слово как же данное ? – ехидно заявил осмелевший дед, - Щуку из воды я вытащил ? Вытащил. Ты сам сказал, что ЭТО щука. Больше кило в нем весу ? Больше. Килограммов на семьдесят – восемьдесят потянет. По полтиннику за кило – аккурат сорок тысяч и выходит. Али не так, батюшка ?
Шмарина аж перекосило от злости, но затем, поняв, что проиграл, причем в присутствии свидетелей, расхохотался. Терять лицо перед народом новому русскому никак не хотелось…
Конечно, он не дал старику оговоренную сумму, но зеленый стольник с портретом кучерявого мужика все же отстегнул, пояснив, что стоит эта бумажка аккурат три тысячи деревянных, что для Афанасия и так было суммой запредельной и сказочной. Да еще хорошо, что голову
целой унес из передряги.История быстро распространилась сначала по селу, затем по всем окрестностям. Многие завидовали дедову везению. Тем более, что теперь, когда старуха начинала “пилить” своего дряхлого мужа, в качестве контраргумента н всегда упоминал тот факт, что однажды, всего-то за несколько часов заработал такую несметную сумму, и бабка затыкалась.
А деда Афанасия прозвали с той поры “Щукарем”, с коей кличкой он и теперь здравствует в своей полуразрушенной хате, и так же балуется употреблением крепкого домашнего напитка, но за руль “Запорожца” больше не садится.
"Как дед Щукарь по девочкам ходил"